Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "U"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: нем "воспоминания": скорей у меня мелькнула мысль, что через много лет, когда меня уже не будет на свете, эту встречу, свое первое знакомство с Валерием Брюсовым, опишет В. Гофман. Между нами было одиннадцать лет разницы: в 1902 г. я уже приближался к концу третьего десятка лет жизни и часто повторял пушкинское: "ужель мне скоро тридцать лет". В. Гофману не было и двадцати; он был еще в гимназии, самое начало жизни было еще перед ним. Я готовил свою четвертую большую книгу стихов, озаглавив ее "Urbi et Orbi"; В. Гофман еще не написал своих "Вступлений". Юноша - Гофман, начинающий поэт, пришел ко мне, как приходит к maitre'y дебютант, чтобы выслушать указания и советы. Естественно было думать, что именно он, представитель младшего поколения, напишет "воспоминания" о старшем сотоварище, но -- "Рок судил иное". Тонкий, худой с лицом немного еврейского типа, скорей красивым, во всяком случае очень выразительным, быстро отражающим душевные движения, Гофман на меня сразу произвел впечатление человека, которому нечто "дано" свыше. Я верю своим первым впечатлениям, невольным симпатиям и антипатиям; для меня они убедительнее, чем все рассудочные соображения. Я "поверил в Гофмана" с первого взгляда, и для меня лично это было важнее, нежели те или другие достоинства показанных мне стихов. Но и стихи...
Входимость: 2. Размер: 33кб.
Часть текста: порывая со старым, они по-новому восстановляют лучшие традиции прошлого. Только такие поэты спасают прошлое от обветшания: бичуя недостатки прошлого, они заставляют достоинства его говорить за себя. Как лучист и ароматен Пушкин, как завлекателен Баратынский сквозь призму брюсовского творчества! Все мы с детства обязаны хвалить Пушкина. Холодны эти похвалы. Они не гарантируют нас от позднейших увлечений ничтожной музой Надсона или ловкой музой графа А. Толстого. Пушкин самый трудный поэт для понимания; и в то же время он внешне доступен. Легко скользить на поверхности его поэзии и думать, что понимаешь Пушкина. Легко скользить и пролететь в пустоту. Вместо наслаждения хмельным тонким ароматом поэзии пушкинской мы принимаем его музу безуханной. Если отрешиться от арлекинады слов, которыми мы прославляем Пушкина, он для нас, в сущности, -- ничто, водруженное на Олимп. Удивительно ли, что потом Олимп заполняется часто второстепенными, но действительно понятными поэтами. Вот почему изучение поэзии Брюсова помимо художественного наслаждения, которое сопровождает это изучение, -- еще и полезно: оно открывает нам верную тропу к лучезарным высотам пушкинской цельности. И в то же время тайна Пушкина, о которой нам говорил Достоевский, разгадана Брюсовым. Тайна пушкинской цельности оказывается глубочайшим расщепом души, дробящим, как меч, всякую цельность жизни. Цельность жизни оказывается противопоставленной цельности творчества. Открывается...
Входимость: 1. Размер: 9кб.
Часть текста: в купеческой семье. Начал писать в раннем детстве. В 1899 окончил историческое отделение историко-филологического факультета Московского университета. В 1894—95 вышли три сборника «Русские символисты», составленные преимущественно из стихов самого Брюсова, отмеченных сильным влиянием западноевропейских поэтов (П. Верлен, А. Рембо, С. Малларме и др.). Брюсов рассматривал эти сборники как «сознательный подбор образцов», нечто вроде маленькой хрестоматии различных приемов новейшей западной поэзии. Однако в предисловии к первому сборнику он предупреждал читателей, что отнюдь не считает французский символизм «поэзией будущего». Брюсову даже в те годы были чужды не только крайности декадентства, но и самая поэтика символизма с ее зыбкими светотенями и намеками. В последующих книгах — «Chefs d’oeuvre» («Шедевры», 1895) и «Me eum esse» («Это — я», 1897) — уже намечаются некоторые существенные черты зрелого творчества Брюсова — урбанизм, мотивы научной поэзии, обращение к истории, тема смены культур. Эти книги также отмечены влиянием декаданса, но демонстративности, расчета на шумный эффект...
Входимость: 1. Размер: 60кб.
Часть текста: Введение в комментарий I Составные элементы архитектоники (внешнего плана) "Огненного ангела" включают "Предисловие к русскому изданию", (в журнальной редакции - "Предисловие русского издателя"), "Заглавие автора", 16 глав "правдивой повести" и "Объяснительные примечания" издателя. Пространные тексты Заглавия, Посвящения и Предисловия Автора служат общим введением в текст "правдивой повести". Три текста служебного назначения Заглавие, Посвящение и Предисловие плюс текст "правдивой повести" составляют полный корпус произведения, якобы написанного в начале XVI века. Этот корпус заключен в рамку из Предисловия издателя и "Объяснительных примечаний" Издателя. Таким образом, в целом в произведении два текста двух авторов. Но и "правдивая повесть" - произведение, в создании которого участвовали два автора, именно: автор "оригинального" текста на "немецком языке" и латинского Посвящения и русский переводчик текста (условно говоря, можно считать, что Издатель и переводчик - одно лицо). Издатель-переводчик выступает не столько как создатель русского текста "правдивой повести" (соавтор), сколько как истолкователь его двумя способами, так как перевод есть...
Входимость: 1. Размер: 2кб.
Часть текста: Когда мечты любви томили На утре жизни, - нежа их, Я в детской книге "Ювенилий" Влил ранний опыт в робкий стих. Мечту потом пленили дали: Японский штрих, французский севр, Все то, об чем века мечтали, - Чтоб ожил мир былой - в "Chefs d'oeuvre". И, трепет неземных предчувствий Средь книг и беглых встреч тая, Я крылий снам искал в искусстве И назвал книгу: "Это - я!" Но час настал для "Третьей Стражи". Я, в шуме улиц, понял власть Встающих в городе миражей, Твоих звенящих зовов, страсть! Изведав мглы блаженств и скорби, Победы пьяность, смертный страх, Я мог надменно "Urbi et Orbi" Петь гимн в уверенных стихах. Когда ж в великих катастрофах Наш край дрожал, и кликал Рок, - Венчая жизнь в певучих строфах, Я на себя взложил "Венок". В те дни и юноши и девы Приветом встретили певца, А я слагал им "Все напевы", Пленяя, тайной слов, сердца. Но, не устав искать, спокойно Я озирал сцепленья дней, Чтоб пред людьми, в оправе стройной, Поставить "Зеркало Теней". Я ждал себе одной награды, - Предаться вновь влеченью снов, И славить мира все услады, И "Радуги" все "семь цветов"! Но гром взгремел. Молчать - измена, До дна взволнован мой народ... Ужель "Девятая Камена" Победных песен не споет? А вслед? Конец ли долгим сменам? Предел блужданьям стольких лет? "Хвала вам, девяти Каменам!" Но путь укажет Мусагет! Март 1917