ТАМЕРЛАН
Заката сладкая услада!
Отец! я не могу признать,
Чтоб власть земная - разрешать
Могла от правой казни ада.
Куда пойду за гордость я,
Что спорить нам: слова пустые!
Но, что надежда для тебя,
То мне - желаний агония!
Надежды? Да, я знаю их,
Но их огонь - огня прекрасней,
Святей, чем все о рае басни...
Ты не поймешь надежд моих!
Узнай, как жажда славных дел
Доводит до позора. С детства
(О, горе! страшное наследство!)
Я славу получил в удел.
Пусть пышно ею был украшен
Венец на голове моей,
Что ад мне более не страшен.
Но сердце плачет о весне,
Когда цветы сияли мне;
И юности рог отдаленный
В моей душе невозвратим,
Поет, как чара: над твоим
Небытием - звон похоронный!
Я не таким был прежде. Та
Корона, что виски мне сжала,
Мной, с бою, в знак побед, взята.
Одно и то же право дало
Рим - Цезарю, а мне - венец:
Сознанья мощного награда,
Что с целым миром спорить радо
И торжествует наконец!
На горных кручах я возрос.
Там, по ночам, туман Таглея
Кропил ребенка влагой рос;
Там взрывы ветра, гулы гроз,
Гнездились в детский шелк волос.
Те росы помню я! Не спал
Я, грезя под напев ненастья,
Вкушая адское причастье;
А молний свет был в полночь ал;
И тучи рвал, и их знамена,
Как символ власти вековой,
Теснились в высоте; но вой
Военных труб, но буря стона
Кричали в переменной мгле
О буйных битвах на земле.
И я, ребенок, - о, безумный! -
Пьянея под стогласный бред,
Свой бранный клич, свой клич побед,
Вливал свой голос в хаос шумный.
Когда мне вихри выли в слух
И били в грудь дождем суровым,
Я был безумен, слеп и глух;
И мне казалось: лавром новым
В громах лавины, в реве вод
Я слышал, - рушатся державы,
Теснятся пред царем рабы;
Я слышал - пленников мольбы,
Льстецов у трона хор лукавый.
Лишь с той поры жестокой страстью
Я болен стал, - упиться властью,
А люди думали, она,
Та страсть, тирану врождена.
Но некто был, кто, не обманут
Мной, знал тогда, когда я был
Так юн, как полон страстных сил
(Ведь с юностью и страсти вянут),
Что сердце, твердое как медь,
Способно таять и слабеть.
Нет речи у меня, - такой,
Чтоб выразить всю прелесть милой;
С ее волшебной красотой
Слова померятся ли силой?
Что тень на зыблемых листах!
Так замереть над книгой знанья
Запретного мне раз пришлось;
Глаз жадно пил строк очертанья...
Но буквы, - смысл их, - все слилось
В фантазиях... - без содержанья.
Она была любви достойна;
Моя любовь была светла;
К ней зависть - ангелов могла
Ожечь в их ясности спокойной.
Ее душа была - что храм,
Мои надежды - фимиам
Невинный и по-детски чистый,
Как и сама она... К чему
Я, бросив этот свет лучистый,
К иным огням пошел во тьму!
В любовь мы верили, вдвоем,
Бродя в лесах и по пустыням;
Ей грудь моя была щитом;
Смеялось нам, я - небеса
Встречал, глядя в ее глаза.
Любовь нас учит верить в чувство.
Как часто, вольно, без искусства,
При смехе солнца, весь в мечтах,
Смеясь девической причуде,
Я вдруг склонялся к нежной груди
И душу изливал в слезах.
И были речи бесполезны;
Не упрекая, не кляня,
Она сводила на меня
Свой взгляд прощающий и звездный.
Но в сердце, больше чем достойном
Любви, страстей рождался спор,
Чуть Слава, кличем беспокойным,
Звала меня с уступов гор.
Я жил любовью. Все, что в мире
Есть, - на земле, - в волнах морей, -
И в воздухе, - в безгранной шири, -
(Что тоже радость), - идеальность, -
И суета ночной мечты, -
И, суета сует, реальность
(Свет, в коем больше темноты), -
Все исчезало в легком дыме,
Чтоб стать, мечтой озарено,
Лишь лик ее, - и имя! - имя! -
Две разных вещи, - но одно!
Я был честолюбив. Ты знал ли,
Старик, такую страсть? О, нет!
Мужик, потом не воздвигал ли
Я трон полмира? Мне весь свет
Дивился, - я роптал в ответ!
Но, как туманы пред рассветом,
Так таяли мои мечты
В лучах чудесной красоты, -
Пусть длиться было ей (что в этом!)
Миг, - час, - или день! Сильней,
чем страсть,
Раз мы взошли с ней до вершины
Горы, чьи кручи и стремнины
Вставали из волнистой тьмы,
Как башни; созерцали мы,
В провалах - низкие холмы
И, словно сеть, ручьи долины.
Я ей о гордости и власти
Там говорил, - но так, чтоб все
Одним лишь из моих пристрастий
Казалось: - И в глазах ее
Читал я, может быть невольный,
Ответ - живой, хоть безглагольный!
Румянец на ее щеках
Сказал: она достойна трона!
И я решил, что ей корона
Цветы заменит на висках.
То было - мысли обольщенье!
В те годы, - вспомни, мой отец, -
Лишь в молодом воображеньи
Но там, где люди в толпы сжаты,
Лев честолюбия - в цепях,
Над ним с бичом закон-вожатый;
Иное - между гор, в степях.
Где дикость, мрачность и громадность
В нем только разжигают жадность.
Взгляни на Самарканд. Ведь он -
Царь всей земли. Он вознесен
Над городами; как солому,
Рукой он держит судьбы их;
Что было славой дней былых,
Он разметал подобно грому.
Ему подножьем - сотни стран,
Ступени к трону мировому;
И кто на троне? - Тамерлан!
Все царства, трепетны и немы,
Ждут, что их сломит великан, -
Разбойник в блеске диадемы!
Ты, о Любовь, ты, чей бальзам
Спадающая в душу нам,
Как дождь на луг, иссохший в зное!
Ты, мимо пронося свой дар,
Спаляющая как пожар!
Ты, полнящая все святыни
Напевами столь странных лир
И дикой прелестью! - отныне
Прощай: я покорил весь мир.
Когда надежд орел парящий
Постиг, что выше нет вершин,
Он лет сдержал, и взор горящий
Вперил в свое гнездо у льдин.
Был свет вечерний. В час заката
Печаль находит на сердца:
Мы жаждем пышностью богатой
Дня насладиться до конца.
Душе ужасен мрак тумана,
Порой столь сладостный; она
Внимает песню тьмы (и странно
В кошмаре, так на жизнь похожем,
Бежать _хотим_ мы и _не можем_.
Пусть эта белая луна
На все кругом льет обольщенье;
Ее улыбка - холодна;
(Все замерло, все без движенья);
И, в этот час тоски, она -
Посмертное изображенье!
Что наша юность? - Солнце лета.
Как горестен ее закат!
Уж нет вопросов без ответа,
Уж не прийти мечтам назад;
Жизнь вянет, как цветок, - бескровней,
Бескрасочней от зноя... Что в ней!
Я в дом родной вернулся, - но
Чужим, пустым он стал давно.
Вошел я тихо в сени дома
Дверь мшистую толкнув, поник
У входа, - и во тьме возник
О, я клянусь тебе, старик!
В аду, в огне и вечной ночи,
Нет, нет отчаянья жесточе!
Я вижу в грезах осиянных, -
Нет! знаю, ибо смерть за мной
Идя из области избранных,
Где быть не может снов обманных,
Раскрыла двери в мир иной,
И истины лучи (незримой
Тебе) мне ярки нестерпимо, -
Я _знаю_, что Иблис в тени
Поставил людям западни.
Иначе как же, в рощах нежных
Любви, той, чей так светел взгляд,
Льет каждодневно аромат
Людских молитв, дар душ мятежных, -
В тех рощах, где лучи снуют
Сквозь ветви блеском столь богатым,
От глаз Любви не ускользнут, -
Как мог, - скажи мне, там разлиться
Яд честолюбия в крови,
Столь дерзко, чтоб с насмешкой впиться
1827-1828