Как уже упоминалось ранее, современную ему литературу Розанов оценивает достаточно скептически. Из писателей-современников его внимание привлекают Л. Н. Андреев, М. Горький, А. В. Амфитеатров, А. А. Блок, М. П. Арцыбашев, А. И. Куприн, Б. В. Савенков. Две статьи, посвященные А. П. Чехову, написаны Розановым в 1910 г.
В них Розанов рассматривает творчество писателя как законченное явление, а не часть живого литературного процесса рубежа XIX-XX вв. Вопрос отношения Розанова к современной ему литературе достаточно сложен и требует отдельного обширного исследования, поэтому в данной работе для прояснения критериев розановской оценки и общих черт его подхода к творчеству декадентов выбрана фигура Валерия Брюсова.
К творчеству Брюсова Розанов обратился в двух статьях: «Декаденты» (1896 г.) и «То же, но другими словами» (1907 г.). Первая статья представляет собой рецензию на сборник «Русские символисты». Большинство стихотворений, цитируемых Розановым, принадлежит Валерию Брюсову. Это «Мертвецы, освещенные газом…», «Творчество», «О закрой свои бледные ноги» и перевод стихотворения М. Метерлинка «Моя душа больна весь день…», сделанный Брюсовым. Все эти произведения помещены в третьем выпуске «Русских символистов» (1895 г.). На их примере критик рассуждает о новом течении в русской поэзии.
«стихотворческого искусства, чрезвычайно резко отделяющийся по форме и содержанию от всех когда- либо возникавших видов литературного творчества». Эротика – это единственное, что объединяет декадентство и искусство прошлого. Казалось бы, критику должно импонировать, что символисты возвращают в поэзию «старого, как мать-природа, бога», изгнанного «деловой поэзией» 1850 - 1870-х гг. Однако Розанов не может согласиться с тем, как представлена эротика в этой поэзии. По его мнению, декаденты показывают любовь «в форме изуродованной и странной, в форме бесстыдно- обнаженной». Под обнаженностью критик понимает то, что в этой поэзии «весь смысл, вся красота, все бесконечные муки и радости, из которых исходит акт любви
<…>, - все это здесь отброшено». Поэтому любовь всегда совершается около женщины, но без какого-либо к ней внимания, так что у нее нет не только образа, но даже и имени. Поясняя свою точку зрения, Розанов обращается к моностиху Брюсова, демонстрирующему, по его мнению, угол зрения поэта на человека и человеческие отношения. Взгляд Брюсова «идет не от лица, проникнут не смыслом, но поднимается откуда-то снизу, от ног, и проникнут ощущениями и желаниями, ничего общего со смыслом не имеющими».
«выражено все внутреннее содержание некоторого ”субъекта”», оставшегося «на развалинах всех великих связующих институтов: церкви, отчества, семьи». Декадентство - это «утрировка без утрируемого; вычурность в форме при исчезнувшем содержании». Оно есть прежде всего эгоизм, поскольку «мир как предмет любви или интереса, даже как предмет негодования или презрения – исчез из этой ”поэзии”». По мнению Розанова, в поэзии символистов «умер душевный человек и остался только физиологический».
Вполне закономерным поэтому оказывается сопоставление поэзии Брюсова и творчества Г. Мопассана, между которыми Розанов не находит практически никакой разницы: и «там и здесь уродливое впало в бессмысленное».
«религия своего я, поэзия этого я, философия того же я», произведя «ряд изумительных по глубине и яркости созданий», исчерпал свое содержание. Некоторые черты, присущие поэзии Брюсова, критик находит уже во второй части «Фауста» И. В. Гете. По его мнению, символизм и декадентство – естественное завершение всего гениального и высокого, что было создано. «несвязанною личностью» и «свободною человечностью» в период от «Возрождения до Эдисона». Свободной несвязанной личности противостоит человек религиозный, «связанный». По мнению Розанова, именно церковь способна остановить распространение «смрадного чудовища» декадентства.
«То же, но другими словами» Розанов разбирает какое-то «посвященное Эросу» стихотворение Брюсова, не процитировав из него ни одной строки. Тема стихотворения для критика очень важна, по его мнению, необходимо начать говорить об «Эросе» «полными словами», однако опыт Брюсова критик находит крайне неудачным. По образному выражению Розанова, Брюсов описывает любовь так, как Петрушка, слуга Фамусова, читает календарь – без чувства, толка и расстановки. По мнению критика, «”Эрос” открывается в полном и настоящем виде только в эротические минуты», он весь в «свершении» и поэтому «безгласен», и стихи здесь совсем не нужны. Между тем Валерий Брюсов методично, «как по календарю», перечисляет, «как и чем мы наслаждаемся в “этот час”». Исчисляемые таким образом «цветы Эроса» уже не живые цветы, а мертвые, вместо благоухания они источают зловоние.
«ласкались среди стада и как в стадах». Они наблюдали за жизнью природы и не писали об этом брюсовских стихов. Природа, по мнению критика, «на всех языках говорит одинаково, и на всех говорит невинно», в отличие от Брюсова, который «в пошлом выжатом стихе говорит о том, что розы благоухают». Подобного рода поэзии Розанов противопоставляет брошюру «Советы матери перед замужеством своей дочери», которая в описании половой любви действует на критика больше, чем стихотворение Брюсова, и даже больше, чем «Египетские ночи» Пушкина: «… это вообще чувственнее, нежели я что-нибудь читал из псевдоэротической литературы, и волнует действительно глубоким волнением». Розанов восхищается этой брошюрой, потому что в ней представлен естественный подход к половым отношениям, при котором отсутствует чувство стыда, характерное для поэзии декадентов. По мнению критика, такая книга нужнее и ближе к жизни, ведь «никакие стихи и никакая проза не зашли ”так далеко”, как просто есть, совершается». Эрос – «бессмертная стихия мира», по Розанову, он «божественнее всего остального», его красота – «мистическая, внутренняя и всеобъемлющая», ее невозможно выразить словами. И неслучайно Розанов подчеркивает, что статья написана в ночь с 24 на 25 декабря 1906 г. Ее замысел зарождается у критика, когда он наряжает рождественскую елку. Тайна Рождества должна подчеркнуть всю неуместность стихов Валерия Брюсова.
Кроме этих двух статей Розанов несколько раз упоминает имя Брюсова в других статьях и в своей эссеистической прозе. В «Гоголевских днях в Москве» он отмечает речь Брюсова о Гоголе: «… очень умна, смела и дерзка». Об одобрительном отношении Розанова к статье Брюсова «Испепеленный. К характеристике Гоголя» (1909 г.) свидетельствует негативный контекст упоминания в «Сахарне» (1913 г.) А. Г. Горнфельда, который полемизировал с этой статьей. В этой же книге Розанов отмечает положительную роль Брюсова и Белого в борьбе с наследием «Чернышевских и Добролюбовых». И. Н. Розанов, присутствовавший на гоголевских днях, в своих воспоминаниях о Брюсове отметил, что его речь была «попытка познакомить публику с новыми взглядами на Гоголя, взглядами, уже высказанными в печати В. В. Розановым, Мережковским…».
«Уединенном», рассуждая о своей «удивительно противной» фамилии, Розанов замечает, что, наверно, «”Брюсов” постоянно радуется своей фамилии». В этой же книге он рассказывает, что был одним из первых, кто стал использовать слово «декадент». Это произошло раньше, чем кто-либо услышал о Брюсове, а «Белый – не рождался». В «Последних листьях» (1916 г.), говоря о литературной стилизации, Розанов снова соединяет имена Брюсова и Белого, которые могут «так волшебно и изумительно ”стилизовать” в своих новеллах и рассказах и хронику XIII века, и рыцарский роман, и, например, хлыстов». Это упоминание показывает, что Розанов достаточно внимательно следил за произведениями Брюсова.
В свою очередь, Валерий Брюсов также держал в поле зрения литературную деятельность Розанова. Об этом свидетельствуют его дневники и переписка. В одном из писем Розанову (1902 г.) Брюсов признавался: «Вы знаете, что имеете во мне одного из самых жадных Ваших читателей». В дневниковой записи от 11 декабря 1897 г. отмечено впечатление, которое произвела на Брюсова статья Розанова, посвященная памяти Ф. Шперка. В письме к М. В. Самыгину (13 декабря 1897) Брюсов также пишет об этой статье: «Какой ласкающий образ возник перед читателями». В записи за декабрь 1901 г. Брюсов передает свой диалог с М. С. Соловьевым: «- Так, значит, он вас обошел, - говорил он мне, узнав, что я люблю Розанова».
При этом Брюсов по-разному оценивал качество различных розановских текстов. В письме к Андрею Белому (август 1903 г.), рассуждая о профессиональной журналистике, Брюсов приводит в пример Розанова как писателя, гибнущего от многописания. По его мнению, вся прелесть письма Розанова «именно в неотделанности», «хороши у него только импровизации». Из-за журналистской работы Розанову приходится повторять «в сотый раз все те же приемы речи, которые были в первый раз так «божественны» и которые превращаются в розановский трафарет», «свои откровения, виденные им при ”сапфирных” молниях», писатель прилагает «к вопросу о петербургских мостовых».
«иметь влияние на сбыт альманаха», к произведениям которого он испытывает постоянный интерес, то Брюсов для Розанова всегда выступает как представитель литературного направления и существует в связи с другими авторами. О том, что для Розанова фигура Брюсова не имела самостоятельного значения, свидетельствует тот факт, что критик не написал ни одной работы, посвященной исключительно ему. В статье «Декаденты» Розанов рассматривает новую поэзию вообще, в статье «То же самое, но другими словами» разбирает творчество не только Брюсова, но и М. Кузмина. Это отношение подтверждает и анекдот, записанный К. Чуковским, о том, как, сидя дома у Брюсова в ожидании хозяина, Розанов спросил у его жены: «Так где же ваш Бальмонт?».
в борьбе с позитивизмом и одобряет брюсовскую концепцию творчества Гоголя. В том, что касается эротики, Розанов не чувствует никакого сходства с Брюсовым. Напротив, критик считает изображение любви в стихах Брюсова крайне неудачным и ни в коем случае не соответствующим действительности. В свою очередь, Брюсов в письме (апрель 1907 г.) к З. Н. Гиппиус, назвавшей его и Розанова обладателями «разожженной плоти», резко возражает против этого наименования. По его словам, к нему «могут быть приложимы разные эпитеты, но именно не этот». Брюсов замечает, что «в разных частях своего существа испытывал <…> ”разожженность”, но только не в ”плоти”». То есть, несмотря на некоторую общность тем, эти писатели по-разному относились к эротике и отрицали какое-либо сходство в своих подходах к этому вопросу. Но это внутреннее отталкивание не исключает размышлений о разном