Голубкова А.А.: Критерии оценки в литературной критике В.В. Розанова
1. 1. 3. Теория пола и семейный вопрос

Теория пола является одним из важнейших элементов в мировоззренческой системе Розанова. Подтверждение своим построениям он ищет в русской литературе, перестраивая, таким образом, литературную иерархию.

Первые упоминания о важности семейного начала и семьи как таковой встречаются в письмах Розанова Страхову и связаны, в первую очередь, с биографическими обстоятельствами. Однако отдельные мысли и высказывания Розанова по этому поводу начинают оформляться в теорию именно в 1897 г., после сближения Розанова с кружком Мережковских. Розанов отождествляет с полом иррациональное начало, которое в его философской системе в этот период становится наиболее важным: «Природа человеческая, и именно не в минеральных, а жизненных своих частях, и частнее – в темпераменте, в поле, имеет не только что-то положительное, но именно отсюда она становится мистической, и притом с благим, положительным, а вовсе не с черным, не с демоническим (как думают) содержанием». Розанов приписывает полу значение ноумена: «Это [пол] – второе темное лицо в человеке, и, собственно, оно есть ноуменальное в нем лицо: от этого – творческое не по отношению к идеям, но к самым вещам, “клубящее” из себя “жизнь”; но оно так густо застлано от наших глаз туманом, что, в общем, никогда его не удавалось рассмотреть».

После того, как пол приобретает мистическое значение, не случайно именно во внимании к нему Розанов видит религиозный смысл литературных произведений. И снова эти качества приписываются художникам-психологам – Гоголю, Толстому и Достоевскому: «… три великих мистика нашей литературы – Гоголь, Толстой и Достоевский, запылавшие столь новой любовью к человеку, ”незримыми” и ясно ”зримыми” о нем слезами, - запылали именно к нему ”во плоти”, и первые и единственные изобразили и поняли его, ”обоняя как бы ландыш”, среди всяческих смрадов и запахов, в окружении мяса, в земной их тяжести. И это суть единственные оригинально и до глубины религиозные у нас писатели».

«Когда-то знаменитый роман» (1905) Розанов обращает внимание и на ее отрицательную сторону: «Семья, именно когда она глубока и идеальна, имеет ужасный порок в себе, неустранимый, из существа ее вытекающий, даже из существа ее идеализма: именно – эгоизм, попечение только о себе, полное забвение мира и ближних». Получается, что крепкая семья разрушает общество, так как в своем эгоизме она заботится только о себе: «… счастливая семейка преспокойно будет кушать чай с вареньем при общей гибели». Такие отдельные счастливые семьи оказываются никак не связанными между собой, в результате чего исчезают нация и государство, останавливается история. Соответственно этой логике каналами, соединяющими общество, оказываются разводы и разного рода семейные драмы: «Тут растет мир, а не человек. Все связывается, ссорится, горит; сходится и расходится». В конечном итоге Розанов приходит к выводу об изначальном существовании двух типов людей – моногамных и полигамных: «Те же древние книги показывают нам, что одновременно с Дамаянти и Ярославною было совершенно иное сложение пола, по типу уже не лебединой привязчивости, а по другим космогоническим типам: все в удовлетворение требования, идеала и (по моему глубокому убеждению) закона Божия:

“Человек есть последний и в нем соединится все”». И в соответствии с этими типами Розанов выделяет два типа семьи – моногамная и полигамная, каждый из которых занимает свое строго определенное место в обществе. Однако именно полигамные люди оказываются по-настоящему добрыми и талантливыми: «Я долго наблюдал. И совершенно не знал исключений из правила: 1) умеренность и аккуратность в сфере пола – сухость, лживость, бессердечие, жестокость, часто бесталанность; 2) ”еда и питье с блудницами” и доброта, открытость, товарищество к человечестве ”всем ровня” и часто гениальность или большой талант. И это – в обоих полах». В русской литературе таким полигамным гением является Пушкин: «Невозможно, при малейшей наблюдательности, не заметить, как люди, столь же мало помышлявшие об ”умеренности и аккуратности” в данной сфере, как Пушкин или “праотцы” (они все были приблизительно одного сложения), отличались изумительной, совершенно не имеющей себе конца добротою, благостью, готовностью все для другого сделать, правдивостью, прямотою».

«Легенде о Великом инквизиторе» (1891). В 1895 г. в статье о Льве Толстом Розанов именно на семени основывает свое своеобразное понятие о бессмертии. Семя становится чем-то вроде идеи Платона или же формы Аристотеля:

«Вечно форма яблони, неощутимо присутствующая в семени; незримо для нашего глаза, необъяснимо для нашего ума, эта форма сосредоточивалась в семени в моменты, как оно зрело, яблоко наливалось; и столь же необъяснимо она высвобождается из этого семени, когда последнее прорастает, и восстанавливается перед нами в том самом виде, в каком мы ее знали ранее». Яблоня живет в семени «в смысле своем, значении, идее, - так, как, очевидно, ее нет там в материальной полноте форм, и, между тем, эти формы оттуда вырастают». Однако если для животного и растительного мира жажда рождать неразрывно связана с воспроизведением формы живых существ, то главный принцип существования человека – это индивидуализм, а не стремление размножаться: «… есть человек не рождающий: таинственною чертою, именно разграничивающею человеческое от животного, проходит в нем это влечение жить одному и, умерев, не оставить по себе никакой плоти». Человек, считает Розанов, вечен именно как лицо, он по своей сути создан не для земли, «не на земле главною своею частью, что не в земном – его принцип, его центр».