Валерий Брюсов: Об одном вопросе ритма (старая орфография)

Объ одномъ вопросе ритма

(по поводу книги Андрея Белаго "Символизмъ")

"Символизмъ" Андрея Белаго -- одна изъ техъ книгъ, въ которыхъ говорится de omni rescibili et quibusdam aliis! Оглавленiе предлагаетъ читателю "проблему культуры", вопросы "о научномъ догматизме" и "о границахъ психологiи", "эмблематику смысла", "принципъ формы въ эстетике", "сравнительную морфологiю ритма русскихъ лириковъ", "магiю словъ" и т. под. Но оглавленiе слишкомъ скромно и содержанiе книги гораздо разнообразнее. Такъ, мы находимъ въ ней еще разсужденiя о теософiи, о китайскомъ языке, о коэффицiенте расширенiя газовъ, о ведiйской литературе, о инструментализме Ренэ Гиля, о вихревомъ движенiи жидкостей, о каббалистике и астрологiи, о прагматизме и прагматистахъ, о памятникахъ египетской письменности, о психофизическомъ параллелизме, о термохимiи и о многомъ другомъ. Попутно Андрей Белый разсказываетъ бiографiи великихъ людей, какъ, напр., Гельмгольца, составляетъ списки пособiй для самообразованiя и еще находитъ место для полемическихъ выпадовъ и для лирическихъ автобiографическихъ признанiй.

Собственно говоря, огромный томъ, более чемъ въ 600 страницъ, представляетъ собою две книги, произвольно-соединенныхъ подъ одной обложкой. Обе книги, въ большей своей части, посвящены вопросамъ весьма спецiальнымъ.. Первая (или первая часть тома) занята философскимъ и историческимъ оправданiемъ символизма. Въ ряде статей, критикующихъ различные распространенные (въ философiи, въ науке, въ обществе) взгляды на природу истины. Андрей Белый старается установить, что истина доступна человеку только въ символахъ. Статьи написаны тяжело и языкомъ труднымъ. Вторая книга (вторая часть тома) занята исключительно вопросами русской метрики, и къ "символизму" отношенiе имеетъ лишь самое отдаленное, какое вообще не можетъ не иметь теорiя стиха къ теорiи поэзiи. Отъ читателя эти статьи требуютъ исключительнаго вниманiя къ вопросамъ ритма и стихосложенiя.

Какого, однако, читателя имелъ въ виду самъ Андрей Белый, сказать трудно. Тогда какъ въ тексте онъ разбираетъ сложные вопросы теорiи познанiя, приводитъ математическiя формулы, делаетъ ссылки на редчайшiя изданiя,-- въ комментарiяхъ, присоединенныхъ къ книге, онъ беретъ на себя роль популяризатора. Здесь онъ считаетъ нужнымъ сообщать читателю, что Кантъ -- это "основатель критической философiи", "Вундтъ -- известный немецкiй психологъ", "Гартманъ -- модный въ свое время философъ", и объяснять, что такое "рондо" и "трiолетъ" или что такое "метафора" и "метонимiя". Въ этихъ же комментарiяхъ делаются длинныя выписки изъ "Критики чистаго разума", чтобы доказать апрiорность пространства, a также выписки общеизвестныхъ страницъ Шопенгауера и Ницше. Затемъ, по поводу всякаго вопроса, затронутаго въ книге, приводится его "литература" и въ томъ числе то перечень книгъ для лицъ, "съ философiей вовсе незнакомыхъ и желающихъ орiентироваться въ философскихъ проблемахъ", то, -- сочиненiй, касающихся "санскритской письменности"...

Оценить всю эту ученость Андрея Белаго подъ силу только человеку съ познанiями поистине энциклопедическими. Мы же только можемъ заметить, что въ техъ вопросахъ, которые намъ более или менее известны, сведенiя, даваемыя "Символизмомъ", оказываются небезупречными. Такъ, напримеръ, перечни книгъ, "касающихся теорiи и стиля символистовъ", и "журналовъ, въ которыхъ дебатировались вопросы символизма", безспорно состоятъ изъ случайнаго набора заглавiй. Въ перечень журналовъ внесены такiя популярныя, ничего общаго съ "символизмомъ" не имеющiя изданiя, какъ "Revue Hebdomadaire", "La Nouvelle revue moderne", "Freistadt", "Nuova Antologia", "Nuova Parola", и пропущены "Revue Blanche", "Pan", "Insel", "Ver Sacrum" и т. под. Среди книгъ указана вовсе не существующая книга Ренэ Гиля "Notes sur le Symbolisme", и книга Гиммельштерна "Rhythmik-Studien", o "символизме" и не поминающая, и т. п. Столь же небезупречны сообщенiя Андрея Белаго (на которыя онъ очень щедръ) о различныхъ явленiяхъ античной жизни. Характеристики ученiй греческихъ философовъ сделаны имъ крайне сбивчиво и неточно. "Пеонъ" на протяженiи всей книги называется "пэаномъ", a въ одномъ примечанiи, где Андрей Белый пытается эту свою явную ошибку оправдать, онъ уверяетъ, что "пэаны" были гимны въ честь Дiониса (въ действительности -- въ честь Аполлона). Названiе "Илiады" во всей книге упорно пишется черезъ два л. И т. д.

Написанъ "Символизмъ" поразительно неровно: некоторыя страницы сильно и выразительно, другiя -- крайне небрежнымъ, можно сказать неряшливымъ языкомъ. Мы уже не говоримъ о томъ, что отъ книги подобнаго рода можно требовать крайне осмотрительнаго обращенiя съ терминами (чего въ "Символизме" нетъ вовсе), но въ целомъ ряде местъ простая ясность изложенiя оставляетъ желать многаго. Иныя статьи написаны такъ плохо, что надо только удивляться, какъ позволилъ это себе Андрей Белый, одинъ изъ нашихъ лучшихъ стилистовъ. Въ книге на каждомъ шагу встречаются выраженiя несообразныя, почти комическiя: "въ ряде теченiй переносится центръ тяжести на вопросы", "путь чреватъ будущими обобщенiями", "условной моделью перекидываемъ мы мостъ", "освещать педантизмъ въ свете сложнаго дерева браманизма", "Тритгеймъ, учениками котораго явились два такихъ имени" и т. под. Такая неряшливость особенно непрiятна въ книге, где много говорится о слоге и проповедуется величайшее вниманiе къ языку.

Предоставляя разборъ всей книги лицамъ, более къ тому подготовленнымъ и более осведомленнымъ въ спецiальныхъ философскихъ вопросахъ, мы остановимся только на одной ея стороне, точнее на одномъ изъ поднятыхъ Андреемъ Белымъ вопросовъ.

Значительная часть второй половины ,Символизма* посвящена изследованiю русскаго четырехстопнаго ямба.

Дело въ томъ, что Андрей Белый, въ "Символизме", выступаетъ сторонникомъ "научной эстетики". На место субъективной критики произведенiй искусства, руководимой личнымъ вкусомъ критика, онъ хочетъ поставить критику научную, отправляющуюся отъ экспериментальныхъ данныхъ. Предметомъ такого эксперимента въ области искусствъ, по мненiю Андрея Белаго, можетъ быть только ихъ "форма". Въ поэзiи "формой" является ритмъ речи, въ частности стиха, т. -е. "слова, расположенныя въ своеобразныхъ фонетическихъ, метрическихъ и ритмическихъ сочетанiяхъ".

Какъ примеръ такого эксперимента въ области поэзiи, Андрей Белый приводитъ свои наблюденiя надъ ритмомъ четырехстопнаго ямба и свои выводы изъ этихъ наблюденiй. Спецiально этому вопросу посвящены въ "Символизме" две статьи: "Сравнительная морфологiя ритма русскихъ лириковъ" и "Опытъ характеристики русскаго четырехстопнаго ямба"; но теми же наблюденiями не разъ пользуется Андрей Белый и въ другихъ статьяхъ. Съ внешней стороны эти изследованiя Андрея Белаго имеютъ всю видимость "научности". Онъ приводитъ въ нихъ составленныя имъ статистическiя таблицы, постоянно оперируетъ цифрами, засыпаетъ терминами. Свои выводы относительно сравнительной ритмичности стиха техъ и другихъ поэтовъ онъ заканчиваетъ заявленiемъ, что это -- "не субъективная оценка", но "безпристрастное описанiе". Мы, однако, склонны думать, что Андрей Белый заблуждается, что действительной научности въ его статьяхъ весьма немного и что его выводы все же остаются его "субъективными" догадками.

Прежде всего возбуждаетъ сомненiе объемъ того матерiала, которымъ Андрей Белый пользовался. Оказывается, что его наблюденiя были сделаны не только не надъ всемъ количествомъ четырехстопнаго ямба, какое имеется въ русской литературе (что врядъ ли и возможно), но даже не надъ всеми теми поэтами, которыхъ должно считать создателями русскаго стиха и которымъ въ исторiи русской поэзiи принадлежитъ почетное место. Такъ, вне наблюденiй Андрея Белаго остались: бар. Дельвигъ, кн. Вяземскiй, Веневитиновъ, Крыловъ, Грибоедовъ, Щербина, Кольцовъ, Огаревъ и мн. др., a изъ более новыхъ -- Голенищевъ-Кутузовъ, Фофановъ, Ив. Коневской (хотя изученъ, напримеръ, Городецкiй). Мало этого: изъ техъ поэтовъ, стихи которыхъ были подвергнуты изследованiю, взято было не все количество стиховъ, написанныхъ ими даннымъ размеромъ, но, какъ выражается Андрей Белый, "определенная порцiя", именно 596 стиховъ. Какъ была выбрана эта порцiя, случайно или по некоторымъ соображенiямъ, почему одни стихи были обследованы, другiе нетъ, объ этомъ Андрей Белый не упоминаетъ нигде.

Далее оказывается, что о ритме стиховъ Андрей Белый судилъ не по всей совокупности техъ элементовъ, которые образуютъ ритмъ стиха, a только по одному единственному элементу, именно по количеству и по положенiю въ стихахъ даннаго поэта пиррихiевъ.

Какъ известно, чистыхъ ямбовъ и хореевъ въ русскомъ стихе почти не бываетъ. Ударенiя тоническiя далеко не всегда совпадаютъ съ ударенiями логическими, и на многихъ слогахъ, въ слове, собственно говоря, не ударяемыхъ, въ стихе стоитъ условное ударенiе, называемое обычно второстепеннымъ.

главныхъ ударенiй только три, по числу словъ, но къ нимъ присоединяется четвертое, на третьей, пиррихической, стопе, на последнемъ слоге слова "шумною". Поэтому нашъ четырехстопный ямбъ, смотря по месту, занимаемому второстепеннымъ ударенiемъ, можетъ иметь 6 основныхъ (наиболее употребимыхъ) модуляцiй:

изъ этихъ модуляцiй и въ какихъ сочетанiяхъ данный поэтъ предпочитаетъ (все -- въ определенной "порцiи" стиховъ). Сопоставляя цифры своихъ таблицъ и принимая большую цифру пиррихiевъ и большее количество комбинацiй изъ различныхъ модуляцiй за большую ритмичность, Андрей Белый делаетъ выводы о сравнительномъ "богатстве" ритма различныхъ поэтовъ.

Между темъ, въ действительности, пиррихiи ни въ какомъ случае не определяютъ сами по себе ритма стиха. Ритмъ слагается изъ комбинацiи целаго ряда факторовъ, среди которыхъ пиррихiи занимаютъ лишь одно, определенное место. Въ число этихъ факторовъ, кроме пиррихiевъ, входятъ еще: цезуры, логическiй строй стиха, словесная инструментовка (аллитерацiя, внутреннiя рифмы, ассонансы и т. под.), расположенiе рифмъ, построенiе строфы, структура образовъ и т. д. Въ зависимости отъ влiянiя всехъ этихъ элементовъ, однихъ въ большей, другихъ въ меньшей степени, шесть указанныхъ выше модуляцiй, въ свою очередь, распадаются на рядъ весьма различныхъ ритмическихъ формъ (варiантовъ).

Особенно тесно значенiе пиррихiевъ зависитъ отъ цезуръ стиха. Возьмемъ два стиха:

въ ритмахъ ухо различитъ все громадное ритмическое различiе этихъ двухъ стиховъ. Ритмъ перваго неженъ и гибокъ, второго -- твердъ и суровъ. Это различiе определено различiемъ цезуръ. Въ первомъ стихе пиррихическая стопа не отделена цезурой, и второстепенное ударенiе падаетъ на предпоследнiй слогъ слова; во второмъ -- пиррихическая стопа начинается непосредственно после цезуры, и второстепенное ударенiе падаетъ на первый слогъ слова. Возьмемъ другой примеръ. Какъ образцы довольно редкой 6-ой модуляцiи, Андрей Белый приводитъ стихи 3. Гиппiусъ и свои. Вотъ стихъ З. Гиппiусъ:

Неуклюжiй, несуразный (ритмически) стихъ, который едва можно выговорить. Но вся разница между этими стихами -- только въ расположенiи цезуръ. У З. Гиппiусъ выбраны наиболее легкiя цезуры (второстепенное ударенiе на последнемъ слоге и на второмъ отъ начала), a y Андрея Белаго -- самыя тяжелыя, наименее позволительныя. Точно также два стиха:

по характеристике Андрея Белаго принадлежатъ ритмически къ одному типу, какъ полные ямбы (безъ пиррихiевъ). Между темъ ритмически они прямо противоположны.

Такое же значенiе имеютъ цезуры и въ стихахъ хореическихъ. Вотъ два двустишiя:

Это было въ среднiе века,
На высотахъ Умбрiи лесистой...

По расположенiю пиррихiевъ эти стихи тождественны. Но различiе цезуръ делаетъ стихи Лермонтова музыкой грусти и торжественности, a стихи Мережковскаго легкой повествовательной речью.

Влiянiе цезуръ видоизменяется расположенiемъ въ стихе логическихъ ударенiй. Вотъ два стиха:

Въ этихъ стихахъ совершенно одинаково и расположенiе пиррихiевъ и расположенiе цезуръ. Однако, ритмъ второго стиха более сложенъ, что зависитъ отъ того, что въ немъ на слабую (неударяемую) часть первой стопы падаетъ логическое ударенiе. Сходнымъ примеромъ могутъ служить стихи:

пиррихiями и различными комбинацiями пиррихическихъ модуляцiй -- отожествлять съ ритмическимъ богатствомъ стиха. Пиррихiи обогащаютъ ритмъ стиха только въ удачныхъ соединенiяхъ съ цезурами стиха и съ другими его элементами. Въ другихъ же случаяхъ пиррихiи могутъ тяжелить ритмъ стиха. Въ статистическихъ таблицахъ, составленныхъ Андреемъ Белымъ, и въ его разсужденiяхъ о ритме четырехстопнаго ямба мы видимъ следующiе недостатки.

Во-первыхъ, имъ отожествляются, какъ имеющiе одинаковый ритмъ, стихи ритмически различные (онъ не принимаетъ въ расчетъ варiантовъ, образуемыхъ въ пиррихическихъ модуляцiяхъ -- цезурами).

Во-вторыхъ, рядъ явленiй въ стихе имъ оценивается неверно (за показатель ритмическаго богатства признаются такiя явленiя, которыя могутъ и не обогащать ритма).

Въ-третьихъ, рядъ явленiй ритмической жизни стиха имъ вовсе не оценивается (напр., видоизмененiе ритма, происходящее подъ влiянiемъ логическаго строя стиха).

Эти недостатки, по нашему мненiю, лишаютъ выводы Андрея Белаго научнаго значенiя. Вотъ почему мы никакъ не можемъ согласиться съ утвержденiемъ Андрея Белаго, что его характеристики ритма различныхъ лириковъ суть "безпристрастныя" т. е. объективныя описанiя: научной почвы подъ построенiями Андрея Белаго -- нетъ.

"Звуковая особенность пиррихической стопы, -- говоритъ онъ,-- зависитъ не только отъ самой стопы, но и отъ слова, которое эту стопу образуетъ". Несколько далее онъ говоритъ, что ритмическiй характеръ пиррихической стопы "резко изменяется" въ зависимости отъ местоположенiя цезуры. Но потомъ, на протяженiи всей своей книги, Андрей Белый нигде объ этомъ своемъ утвержденiи не вспоминаетъ и нигде не принимаетъ въ расчетъ зависимости пиррихiевъ отъ цезуръ. Такъ какъ многiе выводы Андрея Белаго решительно невозможны, если эту зависимость признавать,-- приходится предположить, что все разсужденiе объ ней (указанныя выше страницы) есть позднейшая вставка, обязанная своимъ появленiемъ въ книге какому-либо постороннему влiянiю.

III

Мы должны, однако, сказать, что самые выводы Андрея Белаго (о ритме различныхъ поэтовъ), если не искать въ нихъ исключительной научной обоснованности, представляютъ много интереснаго. Андрей Белый ошибается, думая, что делаетъ свои заключенiя на основанiи экспериментальныхъ данныхъ, но его критическое чутье подсказываетъ ему рядъ любопытныхъ соображенiй.

"прилизанный" и "благополучно гладкiй", обладающiй призрачной легкостью. Не менее любопытно замечанiе, что y Сологуба и Блока "ритмъ пробуждается отъ Пушкиноподобной версификаторской гладкости наследiя Майкова и А. Толстого къ подлинному ритмическому дыханiю". Заслуживаютъ вниманiя и все другiя характеристики ритма разныхъ поэтовъ, старыхъ и новыхъ.

Мы полагаемъ, что y Андрея Белаго есть все данныя, чтобы выполнить ту задачу, которую онъ себе поставилъ: заложить основанiя "науки о стихе", a темъ самымъ и "научной эстетики". Неудачу, постигшую Андрея Белаго на этомъ пути, мы склонны объяснять исключительно той спешностью, съ какой, по всемъ признакамъ, писался "Символизмъ". Для осуществленiя замысла Андрея Белаго нужны были многiе годы предварительныхъ изысканiй и собиранiя матерiала. Между темъ Андрею Белому хотелось, повидимому, безъ промедленiя, связать некоторыя свои беглыя наблюденiя съ некоторыми своими, можетъ быть, преждевременными догадками. Ему хотелось теперь же перекинуть мостъ отъ законовъ стихосложенiя и къ символизму, и къ теософiи, и ко многому другому... Это торопливое желанiе скорее перейти къ общимъ выводамъ и повело къ указаннымъ нами недостаткамъ изследованiя. Впрочемъ, при всехъ слабыхъ сторонахъ, книга Андрея Белаго представляетъ собою явленiе не заурядное, и те ея части, которыя посвящены ритмике, имеютъ большое значенiе. Здесь поставлено много важныхъ вопросовъ, разсыпано не мало дельныхъ замечанiй, и, главное, резко и твердо выдвинута важная проблема о созданiи "научной эстетики". Надо пожелать, чтобы Андрей Белый вновь вернулся къ разработке техъ вопросовъ, которые онъ, слишкомъ поспешно, думалъ разрешить въ "Символизме". Если Андрей Белый пожелаетъ работать более методически, не будетъ торопиться съ красивыми обобщенiями, согласится довольствоваться теми выводами, на которые уполномочиваютъ сделанныя наблюденiя, -- онъ, безъ сомненiя, окажетъ значительныя услуги молодой "науке о стихе". Теперь же, читая грузный "Символизмъ", иной разъ думаешь, что напрасно Андрей Белый съ такимъ негодованiемъ говоритъ о "пучине газетнаго легкомыслiя": довольно часто отваживается онъ самъ нырять въ эту "пучину".